На одной из оконечностей о. Ольхон, прилегающей к проливу Ольхонские ворота, есть мыс под названием Кобылья голова, - скалистый островок, отделенный от основной части мыса несколькими метрами воды. По преданию, в этой части мыса, в древние времена, был найден череп коня. Отсюда и название.
На этом мысе 1899 года 6 сентября был зажжен маячный огонь.
Первым смотрителем в 1899-1905 годах на метеостанции был М.В. Калашников.
Значительная часть метеорологических станций, а именно станции при маяках, устраивались в начале Иркутской Обсерваторией (А.В. Вознесенский) совместно с начальником Гидрографической экспедиции на озере Байкал полковником Ф.К. Дриженко.
Кстати, оборудование для многих байкальских маяков изготовлялось специально в Париже фирмой «Соттер Лемонье». Для смотрителей маяков были созданы особые условия: специально приобретены за казенный счет дома, маячным смотрителям передавались специальные аптеки и печатные издания типа "Наставления смотрителям маяков к поданию медицинской помощи заболевшим". Реакция населения была однозначной: "постройка маяков приветствуется и высоко ценится местными мореходами, промышленниками и рыбаками; они искренне радуясь такому серьезному улучшению условий своей деятельности, недоумевают, кто это явился для них таким благодетелем и принял на себя заботы о них и долго ли это будет продолжаться" (ЦГИА. Ф. 1273, оп. 1, д. 168, л. 66 об.). Любопытно и то, что устройство вроде бы обычных сооружений - маяков, вызвало появление в Прибайкалье новых научных учреждений. Директор Иркутской метеорологической обсерватории Вознесенский использовал маячные дома под метеостанции, и каждый новый смотритель становился наблюдателем. Не осталось в стороне Ведомство земледелия и государственных имуществ Иркутской губернии. Оно использовало маячные помещения под посты для местных объездчиков. Таможенное ведомство также хотело использовать дома для своих прямых нужд.
Но ещё были и судьбы людей, которые работали и жили на на метеостанциях и маяках. Вот две истории из жизни "маячников", как называли их местные жители.
До 1913 года работал смотрителем маяка Ицковичев Григорий. Жил он в доме, на мысе Кобылья Голова с женой и дочерью. Через водный проток был проложен мостик на основную часть мыса. Забегая вперед, скажу, что с этого мостика оборвалась и погибла дочь смотрителя. Матрона, молоденькая девчушка.
Местные жители – семисосенцы Говорили, что Ицковичев Григорий был поляк. Как попал на о. Ольхон – неизвестно. Возможно, он был участником польского восстания против русского правления в Польше и был сослан с другими участниками в Восточную Сибирь на поселение.
Рассказывали о том, что, когда вскрывался лёд на Байкале (в конце мая, начале июня), из Иркутска отправлялся пароход с командой, проверяющей устанавливающей маяки на побережье Байкала, в том числе и на о. Ольхон. Вся команда останавливалась у Ицковичева на Кобыльей голове. Хозяева жили зажиточно, были хлебосольны. Говорили, что в их доме еда подавалась позолоченной и серебряной посуде, в фарфоре. Салфетки для гостей были только матерчатые и выбрасывались после одного использования.
Из воспоминаний Каплиной З.:
У нас в доме была интересная фотография, свидетельствовавшая о хозяевах дом на Кобыльей голове. Я в детстве часто разглядывала это фото, ведь на нем были люди в необычной для нашего времени одежде, представители давнего времени. На небольшом снимке мужчина, женщина и девочка-подросток. Представьте себе: мужчина средних лет, высокий, стройный, чем-то похожий на партийного деятеля СССР В. Молотова. Гладко приглаженные волосы на пробор, белая манишка с галстуком-бабочкой, жилет, смокинг, узкие со стрелками брюки, из кармашка жилетки – широкая цепочка к карманным часам. Рядом – женщина в длинном платье в полоску, расширенном к низу. Пышные рукава сужены к запястьям. Волнистые волосы собраны в прическу. За руку она держит смущенно улыбающуюся девочку-подростка, одетую в короткую клетчатую юбку и блузку с рюшами. На ногах высокие ботинки. Позднее у нас появилось еще одно фото, связанное с жителями Кобыльей головы: две женщины в длинных платьях сидят на гнутых венских стульях. У их ног, опираясь на локти, лежат два парня, одетые в косоворотки. За женщинами стоят мужчины – четверо или пятеро.
После смерти мужа Григория его жена, Екатерина Дмитриевна, решила перевезти дом с Кобыльей головы в улус Нуры – за несколько километров. Слишком тяжело, оставшись в одиночестве, переносила она потерю близких. Были разобраны хозяйственные постройки, находившиеся в основной части мыса. Вместе с маяком Ицковичевы обслуживали и метеостанцию.
В Нурах Екатерина Дмитриевна впоследствии осталась одна (остальные дома были перенесены в другие улусы). Говорили, что у неё было много дров – осиновых и березовых, перевезенных еще с Кобыльей головы. Ходили слухи, что в этих дровах она прятала золотые деньги, посуду. Некоторые любопытные люби так хотели поживиться, что поленницы дров не один раз разбирались до самого основания.
Из воспоминаний Непомнящих В.В.:
Екатерина Дмитриевна дружила с нашей семьёй, и её иногда привозили на коне в Ташкай, помыться в бане. Она была глубоко верующим человеком. Весь передний угол её дома был занят иконостасом с иконами в блестящих окладах. Потом они все исчезли. С кем попало, она не общалась, разговаривала с людьми, но была недоверчива. Может быть, на той подействовало то, что через несколько лет после смерти мужа, в склеп с гробами её дочери и мужа, проникли через вход грабители: на золотые украшения, которые были на покойниках (в частности, большие золотые часы мужа) позарились двое мужчин. Говорили, что Екатерина Дмитриевна прокляла воров, или их судьба такая была, но многие из детей в этих семьях погибли или умерли от тяжелых болезней. Один из мужчин был арестован в 1937 году по другому делу. Больше он к родным не вернулся.
Екатерина Дмитриевна положила своему Гринечке (как она его ласково называла) другие часы, но уже простые. Склеп она велела замуровать, чтобы никто больше не нарушал покой дорогих ей людей.
В 60-х годах исполком Хужирского поселкового Совета, зная о бедственном положении уже стареющей женщины из рассказов почтальонов, принял решение перевезти её в Хужир. Для неё купили небольшой домик на Шаманке. Комиссия из депутатов поехала в Нуры. Но Екатерина Дмитриевна наотрез отказалась ехать. Вид у не был ужасный: рваный полушубок, подвязанный веревкой, седые космы волос из-под сбившегося платка, длинные грязные ногти. Пол был затоптан, давно не мыт, потолок и стены закопчены от печки. Навещали её только чабаны, пасшие овец и заходившие к ней погреться. Прожила она после этого не долго. В один из холодных дней, когда чабан пошел смотреть овец, она стала растапливать печь бензином или керосином и вспыхнула сама. Вернувшийся мужчина нашел её уже обгоревшую, не подающую признаков жизни. Где похоронена Екатерина Дмитриевна Ицковичева – неизвестно... Так закончилась жизнь обитателей Кобыльей головы.
В центре старого кладбища в Семисоснах стоит фигурная плита коричневого цвета из песчаника или наждачного камня. В верхней её части ниша со старой железной дверкой, для иконки Божией Матери. Сверху плиты – блестящий металлический стержень для распятия и свечей.
На одной стороне выдавлена надпись с еще старинной буквой «ять»:
«Подъ симъ камнемъ
Покоиться прах
Отроковицы Матроны
Григорьевны Ицковичевой
Скончалась 11 августа
Года на 14 году жизни».
На другой:
«Одиннадцатый август
Твой день роковой
Не забудемъ
Дом могилы сырой.
Такъ рано
Внезапно лишившись тебя
Миръ праху твоему и легка земля»
Где же тогда похоронен Ицковичев Григорий? Как же рассказы о богатом склепе?
В 2011 году Белозерцев Александр обратился в областной архив с просьбой предоставить ему информацию о Гр. Ицковиче. Как официальное лицо он встретился с директором архива, которая пообещала помочь в розыске материала о Гр. Ицковиче. 16 декабря 2011 года пришел ответ из архива. К большому сожалению, данных о Григории Ицковиче не было – их не нашли в архиве. Директор пояснила, что если Ицкович был сослан, то данные о нем должны быть в архиве НКВД.
И вот я неожиданно обнаружила причину отсутсвия данных в архиве. Искали ИЦКОВИЧА, а ведь на могиле выбита фамилия ИЦКОВИЧЕВА, значит Григорий был ИЦКОВИЧЕВ.
Эта история так заитересовала меня, что я обязательно найду сведения об этой семье.
А вот вторая история, о другом смотрителе маяка, который жил и работал на Кобыльей Голове после Григория Ицковичева, имя его не сохранилось:
Из воспоминаний Тихомирова Н.К., ботаника, изучавшего флору Ольхона (1914-1915г.г):
На скалистом мысу острова стоял маяк, который функционировал с начала навигации, с июня до ноября, когда заканчивали работу рыболовецкие бригады, и озеро начинало замерзать.
На скале, рядом с маяком, стоял небольшой домик смотрителя, он соединялся с маяком мостиком, который поддерживали две стальные балки. Мостик стоял над глубокой расщелиной, где всегда кружилась и кипела вода. Однажды свирепая Сарма сорвала эти балки и забросила их в море.
Смотритель маяка уже жил на острове, и я обратился к нему. Это был угрюмый человек лет сорока; его жена отнеслась ко мне дружелюбно, она явно гордилась своим новым, с иголочки, домиком. У них была четырехлетняя дочка Рива, прелестный ребенок с кудрявыми волосами и розовыми щечками.
Они привезли с собой русскую крестьянскую девушку Пашу, коротконогую и некрасивую. Ее глаза были курьезно малы, напоминая свиные глазки. Мне казалось, что она все время проводит на скале у воды, занимаясь чисткой кастрюль и горшков. Она была застенчива и выглядела не очень счастливой.
В конце августа я пошел договариваться со смотрителем маяка об отправке моих ботанических коллекций и попрощаться с его семьей. Был холодный ветреный день. Паша, как всегда, сидела у края воды со своими горшками и кастрюлями, но не работала. Она сидела и плакала, как ребенок. Ольхон - уединенное место даже для такой деревенской девушки, и она, вероятно, чувствовала себя здесь, как в тюрьме. Маленькая Рива, как обычно, играла. Жена смотрителя была больна, и я не увидел ее. Смотритель был более сдержан, чем обычно, здесь царило чувство одиночества и заброшенности. Лето кончилось, ранее цветущие холмы лежали вокруг потемневшие и сухие. Растения завершили свой цикл и уснули до следующей весны.
Рогатый скот не находил больше корма на холмах, и его отогнали в улусы, люди готовились к зиме.
Весной 1915 года Академия наук предоставила мне возможность снова поехать на Ольхон для изучения почв, растений и экологии. После окончания учебного курса и месячной практики в учебном экспериментальном лесу в начале июля я выехал в Иркутск, а затем на Байкал на остров Ольхон.
Летом остров показался мне более приветливым, чем при осеннем расставании. Домик смотрителя маяка казался необитаемым.
Бурят, который приехал, чтобы забрать у капитана посылки и письма, помог выгрузить мой багаж.
На маяке тоже новый смотритель, он приехал с материка сегодня. У старого в семье произошли большие беды. Паша забеременела и в октябре отравилась мышьяком и умерла. После этого произошло другое несчастье. Через несколько недель, как раз перед тем, как должен был закрываться маяк на зиму, маленькая Ривка сорвалась с изгороди загона для скота. Ее тело нашли под мостом, оно застряло между скалами».
Жена Прокопа хотела что-то сказать, но Прокоп остановил ее: «Держи язык за зубами, старая сплетница, ты ведь не хочешь накликать беду? Мы ничего не знаем об этом бедствии, вот и все».
Что хотела рассказать эта женщина? Какой беды боялся Прокоп? Мы уже никогда не узнаем....
